Марья Дмитриева. Quércus

Quércus (в переводе с лат. «дуб») — название вымышленного романа, который тщетно пытается одолеть набоковский герой «Приглашения на казнь» Цинциннат Ц. Пребывая в безвременном заключении, он ожидает смертного приговора за «гносеологическую гнусность», то есть «непрозрачность» для окружающих, непохожесть на них.

Марья Дмитриева, выбирая образ мощного, но хрупкого дубового корня, задаётся вопросом о сущности художественного эскапизма и сопутствующего ему одиночества. Можно ли быть внутри произведения, но при этом оставаться снаружи? Подобно корню дуба, встретившему камень, огибать его, уходя в глубину, в затаенные низины, туда, где не властны ни формы культуры, ни реальность, ни быт. И что делать с образовавшимися пустотами внутри, которые словно ловушки, встречаются на этом тернистом пути?

Галя Фадеева. Сестра (hydria)

Практически всю жизнь Елена Сикорская — родная сестра Набокова — работает библиотекарем. Словно ребёнка, она вынашивает знания писателя о бабочках. Они не видятся на протяжении 23 лет, находясь на разных континентах, но пишут друг другу письма. Набоков рассказывает сестре о способе поимки ночных мотыльков с помощью патоки и пива. Елена вклеивает вырезки из статей о брате в толстые тетради. В 1970-х Сикорская первой из семьи Набоковых приезжает в Ленинград, и посещает дом на Большой Морской, но её не пускают на третий этаж, где когда-то располагались детские комнаты и «игральня». Обращая внимание на роль сестры Елены в жизни Набокова, Галя Фадеева ставит её фигуру в центр своего художественного нарратива. Художница размышляет о её нерешительности перед входом в дом, где прошло их с братом детство. В этой не до конца осуществленной встрече с прошлым Елена попадает в воображаемый сачок и расправилку художницы.  

Гидрии, так же, как амфоры, лекифы и лутрофоры, использовались в заупокойном культе для хранения пепла усопших. Древние греки верили, что в гидриях живёт душа умершего, поэтому такие сосуды ставили на могилы. На рисунках бабочка-сестра проживается художницей в формах наполненных флаконов и крылатых овалов. Сестра — сосуд для воспоминаний о брате. Метафора человека как сосуда встречается у Набокова в нескольких произведениях («Под знаком незаконнорожденных», «Дар», «Защита Лужина»). 

Лера Лернер. Побег 

Побег — это бегство из места заключения, из плена, тайный уход (Ожегов). Набоков переживал этот опыт не один раз. В 1919 он вместе с семьёй бежал из России, когда власть захватили большевики. Потом из Германии, когда в конце 30-х пришли фашисты. И в 1960, когда эмигрировал из США в Швейцарию, объясняя это ностальгией по России. 

 Играя с семантикой слова «побег», Лера Лернер предлагает подключиться к опыту бегства, который она перенимает у молодых растений. Перелезая через забор сада, образующего, словно институция, побеги внутри и сдерживающего их во вне, мы можем научиться у растений практикам ускользания, зависания, вегетативной миграциии и высвобождения.  

Алина Кугуш. Open Mo(u)th

За свою жизнь Набоков собрал огромную лепидепторологическую коллекцию — более 5000 экземпляров. Именно это страстное увлечение поддерживало Набокова-мигранта и сопутствовало ему. Одна из первых статей, написанных писателем в европейской эмиграции, была посвящена бабочкам. Его первым постоянным местом работы после бегства в Америку стал отдел чешуекрылых в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. Забавно, что перемещаясь из Европы в Америку и обратно, Набоков повторял маршрут миграций его любимых Голубянок, которым он посвятил свои энтомологические исследования. 

В своей художественной практике Алина Кугуш методично обращается к образу мотылька. В Зелёной гостиной дома Набоковых она создает пространство для межвидовой эмпатии, где не столько говорит от лица бабочки, сколько предлагает ситуации, в которых зритель сможет пережить судьбу насекомого, заключенного в энтомологическую коллекцию.

Денис Прасолов. Дар

Встретив однажды отрывок из набоковского «Дара» с описанием пробуждения бражника, художник Денис Прасолов отчаянно вычитал весь роман в поисках когда-то увиденного фрагмента. В процессе чтения Прасолов создал настоящую работу — стаю светящихся бражников с изображением на груди рисунка, напоминающего череп. Латинское название этого вида звучит как Acherontia atropos и отсылает к двум значениям: «Ахерон» — это название реки скорби в царстве мертвых, а «Атропос» — имя одной из богинь человеческих судеб, которая перерезала нить, отвечающую за жизнь. Расположившись на письменном столе в библиотеке Набокова, эти крылатые существа становятся свидетелями новой реальности, в которой мы оказались, а свечение, которое они излучают, оказывается светом надежды. 

Наталья Федорова. Сигнал

Ответом на главный вопрос Набокова — вопрос о бессмертии или послесмертия души — стал опыт обращения к памяти. Эта тема ярко раскрывается в его автобиографическом романе «Другие берега» или англоязычном двойнике «Память, говори», а также в первой главе неоконченного романа «Solus Rex», содержащей следующие строки: «Если ты не помнишь, то я за тебя помню, память о тебе может сойти, хотя бы грамматически, за твою память и ради крашеного слова вполне могу допустить, что если после твоей смерти я и мир еще существуем, то лишь благодаря тому, что ты мир и меня вспоминаешь». Помнить — возможно, та способность, которая помогает преодолеть ловушки этого мира, пытающегося нас поймать. 

Художница Наталья Фёдорова пытается сохранить и передать сигнал, посланный когда-то от её родного дедушки — советского исследователя и одного из авторов системы управления ракеты «Буран» Сулима Леопольда Александровича. Совмещая на голограмме автобиографические письма изобретателя, написанные незадолго до его смерти по просьбе художницы, в которых он рассказывает о прожитой жизни, и его личные вещи, найденные в харьковской квартире, художница создает виртуальный портал. Возможно, именно через него можно ускользнуть от самой главной ловушки в нашей жизни — смерти. 

Женя Музалевский. Без названия. 

В феврале этого года Женя Музалевский начинает активно читать тексты Набокова. В это же время он создаёт акварельные листы, в которых его постоянно развивающейся  визуальный язык с трудом поддаётся текстуализации. Разложение красок. Аффективность. Геометрические пещеры. Раздробленность, текущая по листу. Наслоения. Порталы, похожие на мутные прячущиеся экраны. Фрактальное пространство. Акварельное путешествие, в котором действительности разворачиваются к нам спиной.

На выставке представлены четыре среднеформатных работы, во время создания которых художник увлекался церковными витражами и мозаиками, рассматривал  кладбищенские склепы, размышляя об устаревании человеческого тела и памяти, отражённой в материалах. Много времени он проводил в одиночестве, шатаясь по ночным  паркам и иногда прогуливаясь с стаями светлячков и летучих мышей. 

В одном из интервью Набоков говорит: «Искусство не бежит к баррикадам». Музалевскому запоминается эта фраза писателя. Можно сказать, что их обоих интересует в искусстве то, что можно назвать безвременьем или даже бессмертием. Образы этого царства левитируют между кладбищем памяти и воображением, разрывая ткань повседневности. Интимные, дневниковые рисунки Музалевского в витринах наводят на мысль о том, что бессмертие уже не за горами.