мне жалко что я не зверь 

персональная выставка Гарта Штапакова — потомственного художника и продолжателя «тёмной» эстетики. Последние годы Гарт работает над сериями небольших researched-based графических работ и среднеформатных холстов в экспрессионистом духе. В область исследований юного художника входят неконвенциальные сюжеты: скелеты и черепа животных, изображения жутких и противных представителей фауны — сколопендр, жуков, жаб и лягушек, тараканов и летучих мышей.

В новом проекте юный натуралист Гарт собирает коллекцию мёртвых животных. В его морозильной камере покоятся землеройка, змея, крот и летучая мышь. Он старательно и лапидарно выцарапывает скелет кита, сколопендру и вымершую нелетающую птицу додо. На монохромных холстах — скелеты летучей мыши и птеродактиля, череп и голова лошади, крыса и ленивец, безлюдные пейзажи. Приглашаем в заповедник мёртвых животных.  

кураторский текст 

Мальчик и Смерть 

— И последний вопрос. Можешь вспомнить свое самое яркое впечатление из детства?

— Дохлая крыса. Я увидела в одном месте дохлую крысу. Мне понравилось. Потом я несколько лет ходила мимо этого места. С надеждой, что там еще будет дохлая крыса.

© фрагмент интервью с Александрой Гарт. Январь, 2022. 

Если вы придёте в гости к Гарту и откроете дверь его морозильной камеры, то увидите, как там покоятся землеройка, змея, крот и летучая мышь. Личный заповедник мёртвых животных. Последние несколько лет областью «интенсивного интереса» художника стали образы неконвенционального животного мира (сколопендры, лягушки, тараканы, летучие мыши, крысы), а также некро-анималистические мотивы (чучела, скелеты, черепа, найденные трупы, мёртвые животные), которые пополняют авторский изобразительный бестиарий.

Искусство и смерть — безумная пара, которая ходит вместе испокон веков. Изображённый в культурных артефактах прошлого миф о загробном царстве когда-то помогал древним людям пережить собственную смертность, а первые протохудожественные практики сформировались из ритуального культа смерти. Столкновение человечества со смертью в его примитивном состоянии схоже с опытом подобной встречи у современного человека в детском возрасте.

Но как происходят эти первые встречи со смертью? На улице или дома. Случайно — мёртвая птица на дороге, кошка, раздавленная машиной, мышь, которую принёс кот. Или закономерно — смерть домашнего питомца или мёртвые чучела в зоологических музеях. И как эту смерть переживает человек в своём первичном (детском) состоянии? В поисках ответа на этот вопрос я отправился на сайты детских психологов и молодых мам, где встретил множество подробных описаний таких встреч, которые зачастую сопровождались «живым», но крайне рассудочным, без страха и отвращения, интересом к мёртвому.

Например: «Добрый день, моей племяннице 7 лет. Недавно увидели, как она мёртвому птенцу отпиливает голову камешком. Это нормально? А ещё учит других детей этому, и её друзья начали питать интерес к мёртвым голубям, не могут пройти мимо, чтобы не посмотреть или не потыкать туда палочками? Я в растерянности, как к этому относиться». 

Что руководит Гартом, когда он из раза в раз рисует скелеты летучих мышей или лошадиные черепа или изображает вымерших птиц (прямых потомков динозавров)? А что происходит с нами, когда эти образы напрямую сталкивают нас с опытом смерти? И чем отличается опыт смотрения на реальные черепа или трупы животных от созерцания их образов на плоскости холста или бумаги? Психологи считают, что детский интерес к смерти может быть вызван потребностью «играть в страх» — обучению контролю напряжения и расслабления. Встреча со смертью в зрелом возрасте  — это зачастую страшно, неприятно, порой мерзко. Но как только, например, мёртвое оказывается во власти поэтического воображения художника, то происходит чудесное превращение. И подобранная с дороги раздавленная крыса уже не вызывает чувства прежнего отвращения. Зритель буквально становится соучастником опыта детского холодного безэмоционального переживания смерти с интенсивным интересом. 

Проблематизированная с самой ранней формы коллективного и индивидуального развития человечества мерцающая граница между живым и мёртвым достигает своего апогея в эпоху модерна. Например, уже на рубеже XVIII и XIX веков французский физиолог и патологоанатом Мари Биша отмечает относительность единства живого и мёртвого и даже отсутствие границы между жизнью и смертью. Мёртвые животные Гарта (вслушайтесь в парадокс этого словосочетания) — это такие фигуры Танатоса, которые обозначают наше существование в жизнесмертном модусе, где мы все являемся носителями и живого, и мёртвого одновременно. Мы — агенты жизнеумирания.

музыка к проекту 

отзыв о проекте